Не спрашивайте меня, что это. Человека что-то мучает, он пишет. Когда человека мучает по конкретному поводу, он пишет по конкретному поводу. Меня мучило так сильно, что писать просто рецензию я счел пошлым.
В итоге получилась ахинея. От ахинеи кое-где почему-то даже несет Чеховым. Но я старался играть по правилам и передать как можно лучше дух MOHAA. |
Звучат шаги, в кабинет входит второй. Сидящий за столом, не поднимая глаз, нервно взмахивает рукой, приглашая вошедшего сесть.
Вошедший присаживается на край стола, - вольность, дозволенная немногим - доверительно шепчет:
- Герд, не может быть никаких сомнений. Совершенно никаких. В конце мая, самое позднее – начале июня они нападут. Я чую это и, вдобавок, у меня есть косвенные доказательства....
Сидящий поднимает воспаленные от бессонницы глаза и с нажимом произносит:
- Я не верю косвенным доказательствам. Черт возьми, я не поверю даже прямым. Здесь они не нападут никогда.
- Но фюрер сказал тогда в Берне, что они нападут именно в Нормандии. Я слышал это собственными ушами – второй произносит это так, как произносят финальные, непреложные аргументы.
- Фюрер? Ну что же, пусть он пришлет мне еще людей, еще техники, еще стройматериалов и тогда, так и быть, наш фронт протянется и до Нормандии или, черт подери, хоть до Бретани.
Второй укоризненно качает головой и, неслышно ступая, выходит из кабинета. Мужчина за столом вновь упирает воспаленный взгляд в бумаги.
2. Несколько месяцев спустя.
Бетонное помещение с низкими потолками и крепкими стенами, как в бомбоубежище. Несколько специалистов-техников скучающе слоняются вокруг одного из радаров. Входит еще один, чтобы снять с других радаров этой станции показания. С пустым взглядом он проходит от одного ко второму, затем к третьему. Вдруг взор его останавливается на одном из радаров, он подзывает к себе остальных.
Все окружают экран, на котором быстро и беспорядочно движется множество зеленых точек. Раздаются крики.
- Himmeldonnerwerter! Что это за чертовщина?
- К командующему станцией, быстро!
- Скорее, черт подери!
Через минуту, чеканя шаг, входит стройный, подтянутый молодой мужчина - лейтенант – начальник над станцией. Смотрит на радар, глаза его широко раскрываются, он достает из кармана потертый лист бумаги и что-то быстро пишет на нем. Вручает листок одному из техников и отправляет того прочь.
3. Тот же богато обставленный кабинет. Грузный мужчина, как будто не переменив позы и даже не сдвинувшись с места, сидит за столом. Теперь его тяжелое тело глухо затянуто в фельдмаршальский мундир, а прямо перед ним на креслах расположились несколько офицеров – среди них и начальник радарной станции. На столе – несколько фотографических снимков.
Мужчина в кресле просматривает снимки, тяжело вздыхает и утирает платком взмокревший лоб. Сидящие напряженно взирают на него.
- Эээ...- он начинает неуверенно, и почему-то в этом неопределенном «эээ» слышится что-то аристократичное – фон Шеленбрюгге, правильно?
Лейтенант-начальник станции кивает удовлетворенно. Он явно доволен тем, что фельдмаршал помнит его фамилию.
- Лейтенант фон Шеленбрюгге, к сожалению, вы допустили досадную ошибку. Всякий квалифицированный специалист и (он странным образом подчеркивает эти слова) исполнительный офицер сможет быстро обнаружить вашу помарку. Видите ли, мы немного посовещались до вашего прихода, и пришли к следующему утешительному для нас выводу...Мы считаем, да-да, мы считаем, что это просто стая чаек.
- Но... – Лейтенант ошеломлен. – Я могу привести доводы...
Фельдмаршал наконец поднимает глаза от столешницы и смотрит прямо на сидящих. В его глазах – все, совершенно все, кроме радости за то, что опасность миновала и потенциальная эскадра союзников оказалась просто группой морских пернатых.
Молодой майор, сидящий справа от радиста, смотрит на него со странным сожалением и, бросив взгляд в сторону главнокомандующего, хлопает соседа по плечу.
- Чайки. Просто чайки, фон Шеленбрюгге.
4. Громадный гулкий зал, стены которого тонут во мраке. Посередине, в неверном свете ламп – стол, вокруг которого – несколько мужчин. У всех одежды сверкают всевозможными орденами, нашивками и знаками отличия. Некоторые стоят, двое или трое неспокойно спят в неудобных дубовых креслах. Один из стоящих – высокий, с большим тяжелым лбом и узкой нервной линией губ, чуть кивает самому себе, глядя на макет будущей операции.
Едва подрагивающей рукой он двигает что-то на макете, потом вдруг выпрямляется, резко хрустнув суставами и невнятно произносит:
- Джентльмены, мы начинаем крестовый поход. Крестовый поход в Европу.
Все взгляды обращаются к нему. Высокий чуть двигает челюстью, будто пробуя что-то, и произносит, обращаясь к окружающей их черноте.
- Первую армию поведет мистер Брэдли. Он поведет ее на пляж Омаха. И да поможет Господь Бог мистеру Брэдли.
5. «Плавучий гроб». Хлипкая железная платформа, чем-то напоминающая прямоугольную консервную банку без крышки. Внутри «гроба» – несколько десятков десантников. Через несколько часов большая их часть умрет. Все это понимают, и поэтому внутри «гроба» висит тягостное молчание, прерываемое лишь редкими неласковыми ударами атлантических волн о борты.
Один из солдат, чрезвычайно смуглый и кудрявый, с гербом города Веллингтона на каске, что-то спрашивает у соседа. Его окликает сидящий напротив светловолосый янки.
- Эй, смуглявый! Откуда ты? Неужто из «черных пантер»?
Несколько американцев радостно гогочут. Новозеландец – нет. Он понятия не имеет о «черной кавалерии» времен войны Севера и Юга.
- Шестнадцатый норфолкский.
Американец понимающе хмыкает, потом лицо его на секунду озаряет улыбка, он делает странный жест, будто кидает копье и, покачав головой, с грустным видом показывает на флаг Королевы на каске новозеландца.
Тут уже и британцы хохочут до упада. Они бьют себя по коленям и отчаянно трут слезящиеся глаза - вот черт, какую шутку отмочил этот янки!
Новозеландец серьезно смотрит на смеющихся и вдруг говорит, обращаясь к американцу:
- Скажи мне, Джонни-бой, а как ты думаешь, куда ты денешься, когда немецкая пуля наконец оборвет твою глупую жизнь?
Все напряженно молчат – пришло время для философских разговоров о жизни и смерти, без которых не обойдется ни одна такая передышка в череде боев.
Американец молчит, ему явно не хочется отвечать на вопрос. Он слишком остро чувствует свой страх, чтобы думать о смерти.
В дальнем конце «гроба» здоровенный негр сплевывает, докурив дурную солдатскую папиросу, и грудным низким голосом отвечает в тон новозеландцу:
- Везде, самба. Я буду в других, и в тех других, которые сражаются, и пока мы не победим, я буду в их телах. Я – один, и вместе с тем, меня – миллионы. Я плыву сейчас к берегу Франции, чтобы убивать немца, и я же трясусь в пыльном грузовике где-то в Алжире, переодетый в немецкую форму, чтобы немцы не убили меня. Я сейчас ползу по лесу около Парижа, чтобы освободить какого-нибудь честного человека, и вместе с тем – я лежу на полу пыльного каземата в Аламейн, лежу и жду, пока придет другой честный человек и освободит меня из плена. Я сражаюсь в холодной России, в жарком Камеруне и в Австралии. В Японии, в Норвегии, в Китае. Я, и мы все. Так говорят у нас, и это святая чистая правда.
Все молчат, сраженные этой простецки-мудрой мыслью. Негр, прикуривая с трудом вторую сигарету, продолжает.
- Мы все – братья, и мы братья ближе тех, что рождаются из одной материнской утробы и одного отцовского семени. Двух близнецов связывает общая жизнь, а нас – миллионы общих смертей.
Он думает, затягиваясь, потом растягивает толстые губы в ухмылке и толкает в плечо соседа.
- А братьев все-таки очень нехорошо убивать. Поэтому, когда этот глупый янки начинает шутить свои шуточки, эта мудрая мысль помогает мне сдерживаться, чтобы не застрелить его ненароком.
Негр складывает пальцы «пистолетом» и, направив его на светловолосого, щелкает языком.
Люди в «гробу» смеются громко, самозавбенно, но каждый почему-то оставляет в своем сердце часть того, о чем говорил негр.
6. Позиции немцев. Грузный фельдмаршал стоит, опершись на правую ногу и выслушивает донесение адъютанта. Далеко впереди и внизу снует под пулеметным огнем великое множество крохотных фигурок, выгружаются на берег танки, артиллерия, в небе уже разворачиваются первые вспышки воздушных сражений. Британский Брюстер-239 «Баффало», оставляя за собой черную дымную трассу, «штопором» входит в землю в нескольких километрах от бункера. Сооружение чуть вздрагивает.
Плечистый генерал-майор по правую руку от командующего вздыхает и, пожевав курительную трубку, тяжело говорит:
- Они ударили здесь. Мы просчитались, Герд.
- Ошибаешься. Они ударили и здесь, и в Па-де-Кале, и, по слухам, чуть ли и не в Бельгии еще.
- Кто же знал, что у них хватит сил влепить по почти всей протяженности побережья?
- Никто. Просчитались мы все.
Фельдмаршал делает несколько шагов в сторону и остается с генералом настолько наедине, насколько это возможно среди снующих адъютантов, посыльных и прочего штабного хаоса.
- Война проиграна, Пауль. Я понял это еще тогда, когда проснулся американский зверь. Нашей стране не выстоять, и теперь наша цель – завершить войну с минимальными потерями, чтобы наши потомки строили свой рай не на руинах и виселицах.
Он молчит, тяжело выдохнув, смотрит вниз.
- Чтобы весь мир строил свой рай не среди руин и виселиц.
Он делает над собой усилие, чуть дергает тугой воротник и продолжает.
- Но запомни. Наша с тобой страна – Германия. Германия, а не Третий Рейх.
Генерал-майор стоит, чуть опустив голову, и исподлобья смотрит на начальника. Его лоб вдруг просекает глубокая морщина.
- Это были не чайки, Герд? Верней, ты знал, что это были не чайки?
- Мы все знали, Пауль. Мальчик был прав.
Фельдмаршал разворачивается и уходит, оставляя изумленного генерал-майора стоять, обдумывая. Долго идет, петляя коридорами, проходя сквозь подземные переходы и, наконец, толкнув тяжелую резную дверь, входит в свой кабинет.
Подходит к окну, и долго смотрит на небо. Его вдруг прорезает острое чувство, ему почему-то представляется, как несколько тысяч близнецов – кровных братьев, бегут по мокрому песку, усеянному «ежами» и вспаханному воронками бомб, бегут, спотыкаются, падают, умирают и тут же рождаются заново. И он тоже выбегает откуда-то сзади, тоже бежит и тоже спотыкается, а справа от него бегут огромный негр в форме колониальных британских сил и блондин-американец, бегут рядом с ним, как будто помогая и поддерживая его. Спереди, из молочной белесой пелены тумана несутся ровными трассами пули – они попадают в него, в негра, в янки, все втроем они падают.
В зеленовато-серой британской форме он лежит на песке. Справа – американец, мирно и упокоенно смотрящий в серое низкое небо. Слева – негр, он спокойно складывает руки на сердце, а по его темному телу течет такая же темная горячая кровь. Фельдмаршал скашивает глаза и видит, что тоже ранен в сердце. Он ложится и смотрит в небо, потому что знает, что скоро, очень скоро, придут его братья по смерти и поднимут чистое и красное, как кровь, знамя свободы над цитаделью зла.
P.S. Ящитаю, правда, скриншоты здесь ни к чему. Но без них ни черта не читается эта нечитабельная фигня.